Он не видит окон своего дома.
Даже если он заберется на самый высокий холм или самое высокое дерево – он не увидит огней дома.
Путник обходит город стороной. Уже темнеет, и в тесу оставаться небезопасно, но путник предпочитает заночевать в чаще леса, нежели идти в город. Он обходит город стороной, уже готовится уйти совсем – когда…
…нет, показалось.
Нет, не показалось, не померещилось – он слышит там, за углом, голос покойной матери.
Он спешит. Бежит в переулок, в другой, в третий, ищет мать – не находит. Он уже готов повернуть назад, когда видит, как в толпе безликих прохожих мелькает белая собачка, точно такая же была у него в детстве. Он спешит за собачкой, Чапа-Чапа-Чапа, на-на-на, но через минуту уже не может сказать, была это собачонка или отблески реклам.
Девушка спешит по лабиринтам города, ищет выход. Она уже знает – этот город бесконечный, и выхода нет, но всё-таки отчаянно жаждет выбраться.
Он поворачивает назад – и понимает, что не помнит, где это – назад, он сворачивает в переулок, понимает, что это не тот переулок, и улица не та, и город… а вот город тот самый, бесконечный, запутанный сам в себе…
Тянется серой полосой поток машин.
Город наводит новые мосты и разводит старые мосты, – люди ничего не замечают, сворачивают в новые лабиринты. Девушка спешит, перебегает дорогу, она опаздывает, ей надо успеть, она не помнит, куда – но надо успеть. В изнеможении прислоняется к стене дома, прикрывает глаза. Приходят воспоминания – случайные, отрывистые, почти забытые, маленький городок, крохотный дом в два этажа, стайка сестер, горячий шоколад по утрам в воскресенье, ванильные пончики…
…гудок автомобиля подбрасывает девушку, она спешит, торопится, боится опоздать…
Город окончательно просыпается, разбуженный гудками. Путает улицы и переходы, путается сам в себе, сводит и разводит людей.
Путник спешит, – он еще не верит себе, что заблудился, бесповоротно, безнадежно. Он уговаривает себя не паниковать, ищет выход – методично, аккуратно, хотя уже понимает, что в этом лабиринте не работают никакие правила. Чтобы придать себе сил, он вспоминает дом, какие-то моменты, самые живые, самые приятные, из юности. Воскресное утро, какой-то праздник, он с родителями и сестренкой едет в соседний городок, за тридевять земель, на свадьбу к каким-то родственникам, седьмая вода на киселе. Молодых осыпают цветами, жарится мясо, дымятся угощения, юная девушка сидит в конце стола, пьет горячий шоколад, отводит взгляд, если на неё посмотреть, а если не смотреть, сама глядит украдкой…
Он вспоминает. Сжимает кулаки, вспоминает с тихим отчаянием. Как потом спрашивал у отца недели через две, а кто была та девушка, отец пожимает плечами, ты про кого говоришь, я там и не знаю половину…
Полночь рассыпается боем часов.
Город волнуется, город торопится – до рассвета осталось не так уж и много, летние ночи короткие, а надо так много успеть. Путает мосты, улицы, перекрестки, гонит, гонит людей по кругу, подгоняет непонятной тревогой…
Какая-то женщина видит выход из города – в каких-то двух шагах, спешит туда, краем глаза видит в витрине сумочку, давно мечтала себе сумку приличную взять, спешит туда, – захлопывается дверь магазина маленьким капканом.
Девушка спотыкается, ломает каблук – некогда остановиться, надо спешить, непонятно куда, но надо спешить. Старается вспомнить хоть что-нибудь, чтобы не было так страшно – прошлое ушло, остались отдельные воспоминания, самые сильные, – воскресный день, чья-то свадьба, безусый юноша в конце праздничного стола…
Небо чуть светлеет.
Город спешит.
Девушка чуть не попадает под машину, испуганно сворачивает на соседнюю улицу, бульвар имени годовщины чего-то там…
Он с трудом сохраняет самообладание, с трудом заставляет себя идти по городу, именно идти, а не бежать сломя голову. Впереди маячит бульвар, он мельком читает название, – бульвар годовщины чего-то там…
Что-то мелькает между домами, путник оборачивается, не верит себе – бескрайнее поле, там, за домами, выход, выход, выход-выход-выход…
Человек бежит – из последних сил, которые еще остались после безумной ночи.
Город злится, город сдвигает дома, город путает улицы…
Человек бежит…
Город сдвигает стены…
…человек проскакивает в узкий проход между стенами, падает в траву.
Светает.
Еще не рассвет, еще так, светает слабёхонько-слабёхонько.
Девушка замирает на площади под фонарями. Зачем-то она спешила сюда, вспомнить бы ещё, зачем…
Город молчит, не подсказывает.
Город не умеет говорить.
Путник спешит к родному городку, уже видит свой дом на окраине, свет в окне мансарды, сестренка не спит, волнуется. Он поднимается на крыльцо, оглядывается назад, старается унять непонятную тревогу, так и кажется, что что-то потерял, да не что-то, а вот, нож, подарок отца, ох, огорчится отец… хотя нет, тут не в ноже дело, а…
…чёрт его пойми, в чем.
Он открывает дверь резным ключом, исчезает в доме.
Девушка спешит по улице, обгоняет саму себя, ищет что-то, сама не знает, что…
Город скрежещет невидимыми зубами, упустил, упустил, чёрр-р-т, упустил.
Ничего…
Может, следующей ночью повезёт.
Город сворачивает щупальца, засыпает…
Восемь предысторий
Первый рассказчик.
Кто-то трогает меня за плечо. Ускоряю шаг.
Он хочет что-то сказать. Он. Не вижу его лица в полумраке под гаснущим фонарем. Сжимаю зубы, ну щас начнется, молодой человек, а на проезд не дадите…
Пожалуйста… прочитайте мою книгу.
– Что?
– Прочитайте мою книгу. Пожалуйста.
Настораживаюсь. Какой-то новый способ отнимать деньги, новый и изощрённый.
Спрашиваю:
– Почем?
– Что вы, что вы, – он машет руками, – я ничего с вас не возьму… просто… прочитайте… пожалуйста…
Беру из его рук тонкую книжицу, зачем-то говорю:
– Спасибо.
– Нет-нет, вы при мне прочитайте… это очень важно… чтобы прочитали…
Вспоминаю какие-то заговоренные книги и проклятия. Спрашиваю:
– А… в чем дело-то? Нетленку написали?
– Да нет… просто… понимаете… говорят, каждая книга должна найти своего читателя… так может, вы он и есть?
Фыркаю:
– И многих вы так опросили?
– Человек двести.
Присвистываю:
– Двес-ти?
Накрапывает дождь, смотрю на книгу у себя в руках.
– Хорошо… пойдемте куда-нибудь под крышу…
Раскрываю книгу…
…нет-нет, это еще не история.
Это только предыстория.
История будет потом.
Второй рассказчик.
Десять лет спустя.
Раскрываю книгу.
Традиция такая.
Спрашиваю у человека, сидящего напротив меня:
– О чем ваша книга?
Тоже такая традиция.
Сидеть напротив друг друга.
И спрашивать.
Сегодня все меняются книгами. И стар, и млад. Говорят, движение даже перекрыли, или наоборот, дополнительные маршруты пустили. И выходной для всех сделали, или, наоборот, на работе всех задержали. Даже в школах занятия отменили, или, наоборот, согнали всех в школу, даром, что каникулы… короче, тот ещё переполох в городе.
А как же.
Традиция же.
Спрашиваю у человека, сидящего напротив меня:
– О чем ваша книга?
Он начинает рассказывать:
Понимаете… есть некая цивилизация…
…стоп-стоп, это уже не второй, а третий рассказчик получается.
Итак:
Третий рассказчик.
(И да, это ещё не история, это только предыстория)
Есть некая цивилизация… некий мир, в котором никто не убивает друг друга, нет понятия убийства в принципе. И не только среди разумных созданий. В этом мире вообще никто никого не убивает. Никто и никого.
Скажете, так не бывает?
Ну да.
Не бывает.
Это же книга.
Понимаете, в глубокой древности в первозданном море появились два вида… животных? Нет, животных тогда ещё не было. Два вида… биологических… один из них питался солнцем, глиной какой-нибудь, землей там… а второй был хищник.
Но стойте-стойте, у нас же с вами мир безо всяких хищников, так ведь? Так. И чтобы он и правда получился, надо этого хищника убийцу что?
Правильно, убить.
И вот в этом мире наступает знаменательный день… в этот день самый ответственный человек (ну, не человек, не знаю, кто) должен отправиться в прошлое и убить хищника. Нашли самого ответственного, долго выбирали, он до последнего не знал, что его ждёт, думал, миры какие-то новые исследовать будет или ещё что…
А тут нате вам.
Приказывают – убить.
Он отправляется в прошлое, как велели. Это они умеют. Это им раз плюнуть.
Он останавливается на берегу первозданного моря, видит хищника, и…
Четвертый рассказчик.
И это еще тоже не история. А только предыстория.
Входит новенький. В который раз смотрю на него, в который раз думаю, что толку от него не будет никакого от слова совсем.
